Самоотверженное служение Бадиуззамана Саида Нурси родине и народу в качестве командира добровольческого полка.

После исполнения служения в священном джихаде на Кавказском фронте, которое было с изумлением одобрено Анваром Пашой и командиром дивизии, Бадиуззаман, по причине продвижения вперёд Русских сил, отходит в Ван. Во время русского наступления и эвакуации Ванского населения, он с некоторой частью своих учеников твёрдо решает занять Ванскую крепость и обороняться в ней насмерть. Но, по настоянию губернатора Вана Джавдат Бея, они отходят в Вастан. Когда губернатор, администрация, население и солдаты отходили в сторону Битлиса, один казачий полк атаковал Вастан. Мулла Саид, для того чтобы имущество и домочадцы беженцев из Вана не попали в руки врага, с тридцатью-сорока не успевшими уйти солдатами и частью учеников выступил против тех казаков и тем самым спас их. Даже, с намерением напугать казаков, ночью он поднимался над ними на высокую гору, имитируя наступление и заставляя их думать, что ему на подмогу пришли большие силы. Сдержав казаков, он не дал им продвинуться вперёд. Таким образом, Бадиуззаман стал причиной спасения Вастана от русской оккупации.

Во время тех сражений, возвращаясь в укрытие, с помощью своего ценного ученика Муллы Хабиба он писал тафсир (толкование) под названием “Ишарату’ль Иджаз”. Порой находясь под прицельным огнём, порой сидя на коне, а порой заходя в укрытие, Бадиуззаман диктовал, а Мулла Хабиб записывал. Большая часть “Ишарату’ль-Иджаза” была написана в таких условиях. (Прим.) Находящееся в начале этого необыкновенного толкования “Изложение цели”, мы для того, чтобы дать некоторое представление о данной книге, размещаем здесь без изменений.


Примечание: Напоминание. Тафсир “Ишарату’ль-Иджаз” был написан в первом году Первой Мировой Войны, на фронте, не имея при себе никаких других книг и возможности к ним обратиться. Не считая сложности военного времени, эта книга ещё по четырём причинам была написана в очень сжатом и лаконичном виде. “Фатиха” и первая половина остались ещё более сжатыми и сокращёнными.

Во-первых, то время не позволяло вдаваться в объяснения. “Прежний Саид” краткими и лаконичными оборотами излагал свою цель.

Во-вторых, он рассчитывал на степень понятливости своих учеников, бывших очень смышлёными; о понимании других он не думал.

В-третьих, поскольку “Прежний Саид” излагал чудо красноречия точного и изящного стиха Корана, являющегося лаконичным, то получилось сжато и тонко. Однако, сейчас я изучил этот тафсир взглядом “Нового Саида” и пришёл к выводу, что по истине наряду со всеми ошибками “Прежнего Саида”, научное исследование содержащееся в этом тафсире является его шедевром. Поскольку во время написания он постоянно готовился принять смерть шахида, то писал с чистым намерением, в соответствии с законами риторики и правилами арабского языка, а потому я не смог ничего исключить. Может быть Всевышний сделает это произведение искуплением его грехов, а также взрастит людей, которые смогут полностью понять это толкование, Иншааллах. Если бы не такие препятствия, как Мировая Война, то подобно тому, как этот первый том тафсира содержит такую сторону чудесности Корана, как чудо его стихосложения (иʼджаз-и назми), и если бы другие тома и письма вобрали в себя множество других истин толкования, то получился бы прекрасный, объёмный тафсир Корана-Превосходно Излагающего. Может, по воле Всевышнего, если это частичное толкование, вместе со ста тридцатью частями “Слов”, “Сияний” и “Писем” будут взяты в качестве источника, то в будущем некая счастливая группа людей напишет такой тафсир Корана.

Саид Нурси

    Муфтий Стамбула Али Риза Эфенди многократно заявлял, что “Ишарату’ль-Иджаз” имеет силу и ценность тысячи тафсиров!

    Восточные богословы и великие алимы Багдада и Дамаска одобрительно отозвались о нём так: “Ишарату’ль-Иджаз – это необычайный, бесподобный тафсир Корана”.

Изложение Цели

Достославный Коран, обращаясь ко всем слоям человечества, ко всем народам и ко всем отдельным людям всех времён, является исходящей со Всевышнего Престола всесторонней Божественной речью и всеохватывающей Господней проповедью; и он вбирает в себя большое множество знаний и наук, знание которых не под силу отдельной личности или какой-то небольшой общине. В этой связи, толкование (тафсир), исходящее из мышления и способностей какой-то отдельной личности, имеющей очень узкий охват во времени, пространстве и специализации, не может быть настоящим толкованием Достославного Корана. Потому что некая отдельная личность не может владеть и оперировать всеми тончайшими знаниями и науками, духовными и материальными состояниями народов и людей, к которым обращена Кораническая проповедь, чтобы сделать толкование с учётом всех них. Также, принципы, путь отдельной личности не могут быть беспристрастными, дабы ему удалось объективно изложить коранические истины. А также, мнение, являющееся плодом личного понимания отдельной личности (и не согласованное с «иджма»), имеет субъективный характер и не может быть навязано другим людям. Исходя из этого, тафсир должен быть сделан с установлением тонких смыслов Корана, его красот, разбросанных в различных тафсирах, и истин, проявленных благодаря развитию наук, и с изучением и исследованием высокой комиссии больших учёных, каждый из которых обладает профессиональными знаниями в области нескольких наук. Таким образом свод и порядок законо-положений должен пройти через взгляд не какой-то одной личности, а через внимательное исследование некой высокой комиссии, дабы, для получения всеобщего признание и народного доверия внушать уверенность и иметь подтверждение иджма.

Да, толкователь (муфассир) Достославного Корана должен обладать высокой гениальностью и быть личностью, владеющей иджтихадом и совершенной святостью. И особенно в это время данные условия могут выполняться только у некой гениальной духовной личности, рождённой от объединения идей в солидарности некой высокой и великой комиссии, а также от их помощи друг другу в духовной взаимосвязи и от их полной искренности, появляющейся с избавлением от фанатизма при свободе мысли. Такая духовная личность может сделать толкование Корана. Потому что, исходя из правила: “То, чего нет в части, имеется в целом”, – условия, не выполняющиеся в отношении каждой отдельной единицы, выполняются в их группе. Давно ожидая появления такой группы, на ум, в виде некого предчувствия, пришло ощущение, что мы находимся в преддверии некого большого сотрясения, которое, разрушит и сожжет нашу страну. (Прим.)


Примечание: Да, в Ване, во время одного урока на крыше нашего медресе “Хорхор”, он сказал о приближении некого большого сотрясения. И действительно, как он и сказал, через короткое время началась Мировая Война.

Хамза, Мехмед Шефик, Мехмед Михри.

Исходя из правила: “Не имея возможности овладеть чем-то целиком, не позволительно отказываться от него полностью”, – я, наряду со своей слабостью и недостатками, начал в одиночку отмечать некоторые истины Корана с некоторыми указаниями, касающимися чудесности его стихосложения. Однако, со взрывом Первой Мировой Войны, мы оказались в горах и ущельях Эрзурума и Пасина. В том светопреставлении, среди гор и холмов, находясь в таких страшных условиях, при каждом удобном случае я записывал приходящее мне на сердце, используя многообразные обороты. Поскольку в те времена, в подобных тем местах, не было ни тафсиров, ни книг, к которым можно было бы обратиться, написанное мной осталось в образе лишь тех идей, приходивших мне на сердце. Если эти мои идеи соответствуют тафсирам – тогда радость и свет! Если же есть противоречия, то они могут быть отнесены к моим недостаткам. Да, там есть места, нуждающиеся в редактировании, однако, подобно крови и одежде шахидов, я не смог позволить менять те рваные выражения, одетые, будучи написанными с великой искренностью, под огнём, среди шахидов, и сердце моё не соглашалось с этим, как не согласно и сейчас. Потому что, посмотрев с истинной искренностью, я не смог найти мест, нуждающихся в правке. Значит, поскольку эти идеи приходили на сердце из Корана, то его чудесность уберегла их от ошибок. Вместе с этим записанное мной это произведение, под названием “Ишарату’ль Иджаз”, я не собирался писать, как настоящий тафсир. Однако, написал его как подарок для людей далёкого будущего, который, в случае одобрения исследователями из исламских богословов, стал бы образцом и источником для написания в те времена высокого тафсира Корана.”

* * *

В тех сражениях писарь тафсира “Ишарату’ль-Иджаз” – Мулла Хабиб – имевший ценность двадцати учеников, выполнив важную обязанность связи с командующим Иранского фронта Халилем Пашой, пал шахидом.

Во время тех схваток армянские патриоты в некоторых местах вырезали детей и женщин. В ответ на это порой убивались и армянские дети. В том районе, где был Бадиуззаман, были собраны тысячи армянских детей. Мулла Саид приказал солдатам не трогать их. Затем все эти армянские семьи были освобождены и вернулись к своим родственникам на захваченные Русской армией земли. Это стало очень поучительным поступком для армян. Они были изумлены моралью мусульман. Под влиянием этого происшествия, во время русской оккупации, главы (армянских) комитетов оставили обычай вырезать мусульманские семьи и поклялись: “Раз Мулла Саид не тронул наши семьи и передал их нам, то мы тоже не будем больше резать мусульманских детей”. Таким образом, Мулла Саид обеспечил спасение от гибели, тысячи невинных жителей тех мест.

Через некоторое время, когда русские войска, захватив Ван и Муш, с тремя дивизиями атаковали Битлис, губернатор Битлиса Мемдух Бей и Кель Али сообщили Бадиуззаману:

— У нас есть один батальон солдат и около двух тысяч ваших добровольцев. Мы вынуждены отступать.

Бадиуззаман сказал им:

— Тогда собравшиеся здесь беженцы, гражданское население Битлиса и их имущество попадут в руки врага; мы вынуждены ещё четыре-пять дней стоять здесь насмерть.

На это они ему ответили:

— После падения Муша осталось тридцать наших пушек. Солдаты пытаются доставить их сюда. Если ты со своими добровольцами сможешь привести эти пушки, то благодаря ним мы продержимся несколько дней, и население будет спасено.

Бадиуззаман:

— В таком случае я или умру, или доставлю сюда эти пушки.

Он возглавил триста добровольцев, и ночью они отправились в сторону Нуршина, откуда должны были прийти пушки. Командиру казачьего полка, преследовавшего эти пушки, собственные осведомители сообщили: “Обороняющий Битлис командир ополчения с тремя тысячами бойцами и знаменитый Муса Бей с тысячей человек идут спасать пушки”. – Это многократное преувеличение напугало казачьего командира, и он не решился двигаться вперёд. Бадиуззаман же, встречая на пути пушки, выделял своих добровольцев и отправлял с ними в Битлис, сам же, продвигаясь дальше, спасал следующие. Самую последнюю пушку он доставил сам, с тремя своими товарищами. Таким образом, он обеспечил доставку в Битлис всех тридцати пушек. Благодаря этим пушкам солдаты и добровольцы сдерживали врага ещё три-четыре дня, и всё население, припасы и имущество были спасены.

В той битве Бадиуззаман, для того, чтобы придать храбрости добровольцам, прохаживался вдоль линии огня, не сходя в укрытия. И однажды, когда он на самом переднем фланге погонял влево-вправо своего коня, вдруг на ум ему приходит следующая, задевающая его душу мысль: “Если сейчас я стану шахидом, то это моё состояние, то есть, это моё положение бросающееся в глаза впереди всех, как бы не повредило моей искренности, являющейся основой степени шахида, как бы не стало это неким бахвальством”, – подумав об этом, он сразу развернул коня и присоединился к своим товарищам. (Прим.)


Примечание: Итак, в суровый момент войны, когда стоит вопрос: остаться в живых или умереть, он думает: “Как бы это моё состояние, которое внешне выглядит, как геройство, не вошло в противоречие с истинной искренностью”, – что можно назвать примером человеческого совершенства. На поле боя, перед лицом врага, под пулями, желая для придания смелости своим ученикам на деле показать самый необходимый героизм, погоняя на коне вдоль линии огня, и таким образом на самом высоком и чистом уровне, как командир, исполняя веления верующей отваги и исламской доблести, он думает и внимательно следит за тем, чтобы в его душе и намерениях не разрушился секрет искренности (ихласа), являющийся самым высоким и чистым уровнем совершенства; что, также как внешне говорит о его достойных одобрения религиозном служении и самоотверженной борьбе, в той же степени и даже ещё больше указывает на его духовное совершенство.

Итак, Мулла Саид, был прозван среди мусульман, как “Бадиуззаман”, “Сахибуззаман”, “Фахруддеверан” и “Фатинуль’аср”, однако, по свидетельству всей его жизни, эти прозвища никогда не были пустыми словами. Великое “служение Рисале-и Нур вере и Корану”, и образованная им святая духовная личность миллионов выдающихся его беззаветных учеников, оснащённых чувством религиозного патриотизма, являются этому твёрдым доказательством и верным свидетелем.

 

Устаз Бадиуззаман Саид Нурси в конце Первой Мировой Войны.

Когда он прохаживался вдоль линии огня, в него попали четыре пули, однако, он не подал вида и, чтобы не сломить храбрость добровольцев, не вошёл в укрытие. Даже услышавшие об этом губернатор Мемдух Бей и командующий Кель Али отправили ему сообщение, чтобы он поберёг себя и не выходил из укрытия; на что Бадиуззаман ответил:

— Пули этих неверных меня не убьют!..

Действительно, хотя три пули попали в те места, где могли нанести смертельные ранения, одна из них пробила кинжал, а другие – портсигар, не нанеся при этом ему самому никакого вреда.

Ночью, когда губернатор, командующий Кель Али и население были спасены, добровольцы и солдаты покинули город, Мулла Саид с некоторыми самоотверженными учениками решили ради небольшого числа бедолаг, оставшихся в Битлисе, пожертвовать собой и не ушли. Утром они вступили в бой с одним вражеским отрядом, и многие из них пали шахидами. Даже его преданный ученик Убейд, приходящийся ему племянником, погиб вместо него. После чего, прорвавшись через три ряда вражеских солдат, с тремя оставшимися в живых учениками он, удивительным образом, укрылся в одном убежище, находившемся на воде. Будучи раненным и с переломом ноги, он тридцать три часа пробыл в воде и грязи. Держа в руках винтовку, в том ужасном положении, когда в комнате над ними находились вражеские солдаты и офицеры, он с совершенным спокойствием и с радостью, что население спасено, утешая своих товарищей, говорил:

— Начнём стрелять тогда, когда против нас соберётся побольше вражеских солдат, даром себя не отдадим. На одного-двух врагов пули тратить не будем…

По удивительной Божественной благосклонности, они в течение тридцати трёх часов оставались незамеченными, хотя вблизи видели русских солдат, и те их искали. В то время Бадиуззаман обратился к своим самоотверженным ученикам-добровольцам:

— Братья! Уходите… Я на вас обиды не держу, оставьте меня, постарайтесь спастись сами.

В ответ на это, те самоотверженные и отважные ученики сказали ему:

— Мы не можем бросить вас в таком состоянии. Если станем шахидами, то пусть это будет в служении вам, – и с этими словами остались.

Затем русские взяли их в плен и отправили в Ван, затем в Джельфу, затем в Тифлис, Кологриф и Кострому.

Армянские патриоты известны; даже про них поговаривают: “Они не выдадут тайны даже если их держать лицом над раскалёнными углями и их глаза лопнут при этом”. Так вот, русские в то время говорили: “Добровольцы Бадиуззамана превзошли армянских патриотов! Поэтому они так успешно били наших казаков”.

Бадиуззамана отправляют в лагерь для военнопленных. Здесь произошёл следующий достойный одобрения случай:

Однажды проверить пленных приехал Главнокомандующий Русской Армии. Во время проверки, Бадиуззааман не приветствует его и не встаёт с места. Главнокомандующий рассердился и, говоря: “может он меня не узнал”, – вновь проходит возле него. Когда он опять не поднялся на ноги, главнокомандующий, через переводчика, спросил:

— Должно быть, меня не узнали?

Бадиуззаман:

— Узнал, вы – Николай Николаевич.

Главнокомандующий:

— В таком случае, оскорбляете Русскую армию, а в следствии, и Русского Царя.

Бадиуззаман:

— Не оскорбляю. Я – мусульманский учёный. Верующий человек выше того, кто не знает Всевышнего Аллаха. Поэтому перед тобой я не встану.

За это Бадиуззаман отдаётся под военный трибунал. Несколько его товарищей – офицеров, просят его извиниться, дабы предотвратить печальный исход.

Однако, Бадиуззаман отвечал:

— Их смертный приговор – для меня как паспорт для путешествий по вечному миру, – и с полным достоинством и мужеством не придал этому никакого значения.

Наконец, выносится решение о казни. Когда велась подготовка к исполнению приговора, Бадиуззаман просит позволить ему совершить намаз, сказав, что исполнив свою религиозную обязанность, он будет готов подставить грудь под пули. Тут же, когда он ещё совершал намаз, Русский Главнокомандующий подошёл к нему и, извиняясь, сказал:

— Я убедился в том, что этот ваш поступок исходит из вашей преданности к своим святыням. Прошу вас простить меня.

После этих слов он отменяет приговор трибунала.

* * *

Бадиуззаман около двух с половиной лет остаётся в плену в Русской глубинке. Этот патриот Ислама, на пути Аллаха посвятивший всю свою жизнь Корану, Исламу и Высокой Сунне Пророка, здесь тоже не проводил время впустую. Он старался наставлять и просвещать людей, среди которых находился. Какое-то время он давал уроки находившимся вместе с ним в плену офицерам. Однажды, когда он читал урок для девяноста своих товарищей – офицеров, пришёл русский военачальник. Посчитав, что Бадиуззаман даёт политические уроки, он запретил их. Однако, узнав, что эти беседы касаются религии, знания и общества, вновь разрешил их.

Наконец, совершив побег, Бадиуззаман спасается из плена. Ему удаётся достичь Петербурга и Варшавы. Затем, через Вену он в 1334-м году по Руми (1918 г.) прибывает в Стамбул.  

Фотография, сделанная немецкими властями в 1918-м году,

когда Бадиуззаман, возвращаясь из русского плена, достиг Германии.

Паспорт, выданный Бадиуззаману Военным Атташе Софии,

когда он, бежав из плена, через Германию, прибыл в Софию.

Обратная сторона паспорта Бадиуззамана, возвращавшегося на родину.

  Бадиуззаман Саид Нурси, бывший на Первой Мировой Войне командиром добровольческого полка, в одном из своих произведений описывает свою жизнь в плену (Прим.) следующим образом:

Отрывок из “Девятой Надежды”

Двадцать шестого Сияния

Во время Первой Мировой Войны я находился на северо-востоке России, в очень далёкой Костромской губернии. Там, на берегу знаменитой реки Волги, стояла маленькая мечеть местных татар. Я томился среди моих товарищей – пленных офицеров. Мне хотелось одиночества, но наружу без разрешения выходить было нельзя. Татарская община, под свою ответственность взяла меня в ту маленькую мечеть на берегу Волги, и я в одиночестве жил в ней. Наступила ранняя весна. Длинные ночи той северной страны я проводил в бдении. Теми тёмными ночами на той мрачной чужбине грустный плеск Волги, унылый шёпот дождя и печальное веяние ветра временно пробудили меня от глубокого сна беспечности. Хотя я ещё не считал себя старым, однако того, кто видел Мировую Войну можно считать состарившимся. Словно удостаиваясь смысла:

 يَوْمَ يَجْعَلُ الْوِلْدَانَ شٖيبًا  Тот день, который юношей сделает седыми” (Коран 73:17) в том отношении, что это такие дни, которые заставили состариться детей, я в свои сорок лет, чувствовал себя восьмидесятилетним. В те длинные, тёмные ночи, находясь в печальной разлуке и в грустном положении, я почувствовал некое отчаяние в жизни и в возможности вернуться на родину. При взгляде на свою слабость и одиночество, моя надежда оборвалась. И когда я был в том состоянии, подоспела помощь от Мудрого Корана, язык мой произнёс:

   حَسْبُنَا اللّٰهُ وَنِعْمَ الْوَكٖيلُ

Достаточно нам Аллаха – Он Прекрасный Доверенный” (Коран 3:173).

Сердце же плача сказало:

 غَرٖيبَمْ بٖى كَسَمْ ضَعٖيفَمْ نَاتُوَانَمْ اَلْاَمَانْ گُويَمْ عَفُوْ جُويَمْ مَدَدْ خٰواهَمْ زِدَرْگَاهَتْ اِلٰهٖى

Покинут я, одинок и бессилен, о спасении взываю, прощения прошу, помощи желаю от Обители Твоей, о Аллах!”


Примечание: Спустя длительный промежуток времени после этого плена, сосланный в Барлу словно в плен Устаз, написал о некоторых происшествиях своей жизни также в “Тринадцатой Надежде” “Двадцать шестого Сияния”. Те, кому интересно, могут обратиться к этой книге.

И душа моя тоже, вспоминая старых друзей, представив смерть на той чужбине, как Ниязи Мисри, произнесла:

Пройдя горести мира, крылья раскрыв в небытие, с каждым взмахом зову я вдохновенно: Друг, друг!”

Говоря так, желал я встречи с друзьями. И как бы то ни было… В ту грустную, печальную, разлучающую и длинную ночь чужбины, моя слабость и бессилие стали настолько великими моими средствами обращения и заступниками пред Божественной Обителью, что до сих пор я остаюсь в изумлении. Потому что через несколько дней, вопреки ожиданиям, я в одиночку, не зная русского языка, совершил побег, преодолев расстояние, которое пешком можно пройти за год. По милости Всевышнего пришедшей ко мне из-за моей слабости и бессилия, в неком необыкновенном виде я спасся. Пройдя через Варшаву и Австрию, я достиг Стамбула, и то, что я спасся настолько легко, было весьма необычайно. Я очень легко и просто завершил тот длинный побег, в котором не смогли преуспеть самые смелые и хитрые люди, знавшие русский язык.

Однако состояние той ночи в мечети на берегу Волги привело меня к решению провести оставшуюся часть жизни в пещерах. Довольно мне уже вмешиваться в эту людскую общественную жизнь, – сказал я. – Поскольку в конце мне, одному придётся войти в могилу, то для того чтобы привыкнуть к одиночеству, я изберу его уже сейчас.

Но, к сожалению, многочисленные и серьёзные Стамбульские друзья и величавая мирская жизнь этого города, особенно такие бесплодные вещи, как оказанные мне почести и слава, которые были гораздо больше, чем я того заслуживал, временно заставили меня забыть о том решении. Словно та ночь на чужбине была неким светлым чёрным зрачком в глазу моей жизни. А белый, величавый день Стамбула стал в том глазу неким тусклым белком, который не мог смотреть вперёд и вновь уснул. И лишь два года спустя Гавс Гейляни, своей книгой “Футухʼуль Гайб”, снова открыл мои глаза.

………………………………………………………………………………………

То, что Мулла Саид снова посетил Стамбул, очень обрадовало учёных и народ, приведя их в восторг. Без предупреждения его назначают сотрудником “Отдела Исламской Мудрости” (Дарʼуль-хикметʼиль-исламийе) при кабинете Шейху’ль-Ислама. Этот отдел в то время представлял собой научный совет, исламскую академию, в которую входили такие исламские учёные-богословы, как Мехмед Акиф, Измирли Исмаил Хаккы, Эльмалылы Хамди.

Духовный наследник Бадиуззамана – его племянник Абдуррахман – являющийся очень сообразительным, отважным и усердным учёным (да смилостивится над ним Аллах), сообщает следующее:

В 1334-м году (1918г.), по возвращении из плена, моего дядю, без его согласия, назначили сотрудником “Отдела Исламской Мудрости”. Однако, поскольку плен сильно потрепал его, он ещё какое-то время не мог приступить к исполнению своих обязанностей, оставаясь в отпуске. Он много раз пытался отказаться от должности, но друзья не дали ему сделать это. Поэтому он всё-таки занял эту должность. Я внимательно следил за его состоянием. Для себя он не делал никаких трат, за исключением самых необходимых. Отвечая на вопросы тех, кто интересовался, почему он настолько экономен, Бадиуззаман отвечал:

— Я хочу жить, как большинство людей. Большинство же могут позволить себе лишь это. Я не хочу подражать расточительному меньшинству.

Отделяя от жалования, полученного в отделе, самую необходимую часть, остальное он отдавал мне, говоря: “Сохрани!” Я же, полагаясь на любовь ко мне дяди и на его презрение к имуществу, тайком истратил все те деньги, накопившиеся за год. После этого он сказал мне: “Эти деньги не были нам дозволены, они были народными. Почему ты их потратил? Раз так, то увольняю тебя с должности хранителя денег и назначаю самого себя!”

После этого прошло некоторое время… Ему на сердце пришла мысль напечатать двенадцать работ, касающихся истин. Для этого он использовал деньги, отложенные со своего жалования. За исключением нескольких маленьких брошюр, все остальные он раздал бесплатно. Я спросил, почему он не продал их. Он ответил:

— Из жалования мне дозволена лишь часть, необходимая, чтобы не умереть. Остальное – достояние народа. В таком виде я возвращаю это достояние обратно…

Его служение в “Отделе Мудрости” полностью состояло из таких личных стараний. Потому, что он видел некоторые препятствия для того чтобы вести дела в сотрудничестве. Знакомые с ним знали, что Бадиуззаман надел на себя саван и устремил взор на свою смерть. Поэтому в “Отделе Исламской мудрости” он противостоял как железо: иностранному влиянию не удалось сделать “Отдел Мудрости” своей игрушкой. Он бесстрашно противостоял всем ложным и ошибочным фетвам. Когда появлялось какое-либо вредное для Ислама течение, он распространял разбивающие его произведения.

Отрывок, написанный Бадиуззаманом, касательно своей жизни в Стамбуле по возвращению из плена.

Десятая Надежда

Двадцать шестого Сияния

Однажды после возвращения из плена, в Стамбуле, беспечность вновь на один-два года одержала надо мною верх. В то время, когда политическая атмосфера отвлекла мой взгляд от меня самого и рассеяла его по горизонтам, в один из дней я сидел на возвышенности Стамбульского кладбища “Айюб Султан”, обращённой к ложбине. Взирая на окрестности Стамбула, я вдруг увидел, что мой личный мир умирает. Ко мне пришло некое воображаемое состояние, словно в каком-то отношении моя душа покидает этот мир. Я сказал: “Интересно, может быть надписи на могильных камнях этого кладбища так повлияли на меня?” – и опустил свой взгляд. Посмотрел уже не в даль, а на это кладбище. Моему сердцу было напомнено: “На этом, находящемся вокруг тебя кладбище, лежит сто Стамбулов. Потому что Стамбул сто раз опустошался сюда. Тебе не избежать и не спастись от постановления Одного Всемогуще-Мудрого, переводящего сюда всё население Стамбула, ты тоже уйдёшь”.

Уйдя с кладбища, с теми страшными мыслями я вошёл в маленькую комнату при мечети Султан Айюб, как заходил туда уже много раз. Находясь там, у меня возникла мысль: “Я в трёх отношениях являюсь гостем. Как я гость в этой комнате, также я гость и в Стамбуле, и в этом мире. Гость же должен думать о своей дороге. Как выйду я из этой комнатки, также в один из дней я выйду и из Стамбула, а в другой день – из этого мира”.

И вот, в том состоянии на моё сердце и голову обрушились очень грустные, разлучающие и мучительные печаль и скорбь. Потому что я теряю не одного-двух приятелей, а расстаюсь с тысячами любимыми Стамбульскими друзьями и расстаюсь также с самим очень любимым мною Стамбулом. Как разлучаюсь я с сотнями тысяч моих друзей в этом мире, также разлучаюсь и с самим этим прекрасным миром, который очень люблю и которым настолько охвачен. С этими мыслями я снова вернулся на ту кладбищенскую возвышенность. Поскольку иногда для назидания я ходил в кино, то в ту минуту люди, живущие в Стамбуле, как это бывает в кино, когда тени прошлого переносятся в будущее и умерших мы видим передвигающимися на ногах, так вот и я также увидел находящихся передо мною людей в виде неких ходячих мертвецов. Моё воображение мне сказало: “Поскольку некоторых из лежащих на этом кладбище в кино можно увидеть живыми, то на тех, кто в будущем несомненно попадёт сюда, смотри так, будто они уже вошли на это кладбище. Они тоже мертвецы, которые ещё ходят”.

В тот момент со светом Мудрого Корана и с наставлениями Гавса Азама Шейха Гейляни то грустное состояние вдруг обратилось в радостное и весёлое положение. Таким образом:

В ответ на ту грусть свет, исходящий от Корана напомнил о следующем:

Когда ты был на северо-востоке, на чужбине в Костроме, у тебя было несколько друзей из пленных офицеров. Ты знал, что они в любом случае вернутся в Стамбул. Если бы кто-то тогда спросил тебя: “Ты останешься здесь или вернёшься в Стамбул?” – То конечно, если у тебя есть хоть частица разума, ты бы с воодушевлением и радостью согласился вернуться. Потому что из тысячи твоих друзей – девятьсот девяносто девять находятся в Стамбуле. Несколько оставшихся здесь тоже уйдут туда. Для тебя возвращение в этот город не является грустной разлукой и печальным расставанием. И вот, ты вернулся. Разве ты не был доволен? Ты спасся от длинных и тёмных ночей и очень холодных зимних бурь того враждебного государства. Ты приехал в этот прекрасный Стамбул, подобный мирскому раю.

И точно также, начиная от твоего детства и до этих лет, девяносто девять из ста любимых тобою людей переселились на ужасающее тебя кладбище. В этом мире осталось лишь несколько твоих друзей, но и они уйдут туда же. Твоя смерть в этом мире – это не разлука, а встреча, воссоединение с теми близкими. Они, то есть те вечные души, оставив в земле свои состарившиеся гнезда, странствуют, некоторые среди звёзд, некоторые по уровням загробного мира.

Да, Коран и вера доказали эту истину в таком твёрдом виде, что если не быть совсем бессердечным и бездушным, или если заблуждение ещё не задушило сердце, то нужно верить в неё так, словно видишь своими глазами. Потому что Щедрый и Милосердный Творец, Который так украсил этот мир бесчисленными видами благ и даров и так щедро и сострадательно показывает Свою Заботу, и сохраняет даже такие маловажные вещи, как семена, конечно и несомненно так безжалостно и безрезультатно, как это выглядит внешне, не казнит, не уничтожит и не изведёт человека, являющегося самым совершенным, самым содержательным, самым важным и любимым среди Его творений. Скорее подобно тому как засевает землю хлебороб, Милосердный Создатель временно помещает тех любимых творений под землю, являющуюся некими вратами милости, дабы они проросли в иной жизни. (Прим.)

Итак, после получения этого напоминания Корана, то кладбище стало для меня более близким, чем Стамбул. Одиночество и уединение стали для меня более приятными, чем беседы и общество. И неподалеку от Босфора в Сарыере я нашёл для себя одно место уединения. Гавс Азам (Абдулькадир Гейляни), со своей книгой “Футухʼуль-Гайб”, стал мне учителем, врачом и наставником, а Имам Раббани, с книгой “Мактубат” – неким другом и добрым воспитателем. В то время я был очень доволен что состарился, отошёл от наслаждений цивилизации и выпутался из общественной жизни, благодаря за это Аллаха.

* * *


Примечание: Эта истина, как дважды два – четыре, была доказана в других темах, особенно в “Десятом” и “Двадцать девятом Слове”.

Одиннадцатая Надежда

После моего возвращения из плена, мы с моим покойным племянником Абдуррахманом жили в Стамбуле, в одном особняке на холме Чамлыджа. Эта наша жизнь в мирском отношении могла считаться для таких как мы, самой счастливой жизнью. Потому что я спасся из плена. Работая в “Дар-уль Хикмете”, в распространении знаний я имел соответствующий моим научным принципам успех на самом высоком уровне. Уважение и почёт оказываемые мне, намного превышали то, чего я заслуживал. Жил я в Чамлыджа – самом прекрасном районе Стамбула. И всё у меня было прекрасно. Рядом со мной находился такой весьма сообразительный и преданный ученик, слуга, писарь и мой некий духовный сын, как мой покойный племянник Абдуррахман. Считая себя самым счастливым человеком в мире, как-то раз я взглянул в зеркало и увидел в своих волосах и бороде седину.

Тот час духовное пробуждение, произошедшее со мной в Костромской мечети, началось снова. Как некое его проявление, я занялся исследованием состояний и причин, с которыми был связан сердцем и которые считал основами мирского счастья. Какую бы из них я не изучил, увидел, что

Устаз Бадиуззаман, вместе со своим племянником Абдуррахманом в ­Стамбуле, после Первой Мировой Войны.

она гнилая, не стоит связи с ней и обманчива. В то время в моём товарище, которого я считал самым преданным, я увидел некую безнадёжную неверность и некое невообразимое вероломство. Я ужаснулся от мирской жизни. В сердце я сказал: “Неужели я так сильно обманулся? Вижу, что на моё, с точки зрения истины удручающее состояние, очень многие люди смотрят с завистью. Неужели все эти люди сошли с ума? Или может это я сейчас сошёл с ума, что вижу этих влюблённых в мир людей сумасшедшими?”

Во всяком случае я, с точки зрения того мощного пробуждения, принесённого старостью, в первую очередь увидел тленность тех бренных вещей, с которыми я был связан. Также я взглянул на себя и увидел, что являюсь бесконечно бессильным. Тогда душа моя, желающая вечности и одержимая тленными вещами, возомнив их вечными, со всей силой сказала: “Поскольку телом я тленен, какая польза мне может быть от этих тленных вещей? Раз уж я бессилен, то чего я могу ожидать от этих бессильных? Для того чтобы избавиться от моих бед мне нужен Некто Неизменно Вечный, Один Извечно Всемогущий!” – говоря так, я начал поиск.

В то время, прежде всего обратившись к знаниям, которые я изучал с давних пор, я начал искать некое утешение, некую надежду. К сожалению, до той поры философские знания заполняли мой кругозор наряду со знаниями исламскими, и эту философию я весьма ошибочно считал основой совершенствования и просвещения. Однако те философские вопросы очень сильно запятнали мою душу и стали препятствием в моем духовном развитии. Вдруг, по милости и щедрости Всевышнего, мне на помощь подоспела святая мудрость Благородного Корана. Как было изложено во многих темах, она смыла грязь тех философских вопросов, навела чистоту.

Например духовный мрак, исходящий от научной мудрости, утопил мою душу во вселенной. В какую сторону я бы ни посмотрел в поисках света, в тех вопросах его найти я не смог, не мог перевести дыхание. И только Единобожие, урок которого даёт фраза Мудрого Корана

لَا اِلٰهَ اِلَّاهُوَ Нет бога, кроме Него” как некий весьма яркий свет, полностью рассеяло тот мрак, я вздохнул с облегчением. Однако нафс и сатана опираясь на уроки полученные от заблудших и философов, атаковали разум и сердце. Диспуты с самим собой, происходившие во время этих атак, слава Аллаху, завершились победой сердца. Эти диспуты частично написаны во многих брошюрах. Удовлетворяясь ими, для того чтобы показать лишь одну тысячную долю победы сердца, я изложу здесь только один аргумент из тысячи. Дабы навести чистоту в душах некоторых стариков, у которых в молодости, под видом иностранной философии или наук цивилизации частично заблуждением, а частично пустыми вопросами были запятнаны души, заражены сердца и избалованы нафсы; дабы в отношении Единобожия они спаслись от зла нафса и сатаны. Итак:

Как доверенный философских наук, мой нафс сказал: “В этом мире имеется вмешательство природы вещей в бытие сущего. Всякая вещь обращена к какой-либо причине. Плоды ждут от деревьев, растения – от земли. Что значит ждать от Аллаха даже самую мелкую и незначительную вещь, просить только у Него?

Тогда секрет Единобожия, посредством света Корана, получил развитие в нижеследующем виде. Тому философствующему нафсу сердце ответило: Самая мелкая и незначительная вещь, как и нечто самое большое, исходит прямо и непосредственно от могущества Создателя этой вселенной и из Его сокровищницы. Иначе быть не может. Причины же – лишь некая завеса. Потому что считающиеся самыми ничтожными и маленькими создания, в отношении искусности и естества, порой бывают больше, чем нечто самое большое. Муха если и не обгонит по искусности сотворения курицу, то и не отстанет от неё. В таком случае нет разницы, большая это вещь, или маленькая. Или все они будут розданы материальным причинам, или все одновременно будут приданы Одному-Единственному (Создателю). Когда первая вероятность невозможна, вторая – необходима, обязательна. Потому что, если придать их Одному-Единственному, то есть одному Извечно Всемогущему; поскольку Его знание, существование которого твёрдо подтверждает гармония и мудрость всех существ, охватывает всё сущее; и поскольку в этом Его знании определено количество всего, что есть во вселенной; и поскольку явно видно, что постоянно, из ничего, с бесконечной лёгкостью обретают существование бесконечно искусные творения; и поскольку Этот Всемогуще-Знающий обладает безграничным могуществом, чтобы подобно зажиганию спички, посредством повеления

كُنْ فَيَكُونُ Будь!” – и оно сбывается” смочь создать любую, какую бы то ни было вещь, что с бесчисленными мощными аргументами мы изложили во многих брошюрах, особенно в “Двадцатом Письме” и в конце “Двадцать третьего Сияния”… То, конечно, наблюдаемые воочию необыкновенные лёгкость и простота исходят от всеохватности Его знания и величия Его могущества.

Например, если на некую книгу, написанную специальными, невидимыми глазу чернилами, будет нанесён проявляющий те надписи состав, та великая книга вдруг покажет всем зрителям своё существование и даёт возможность её прочитать. Точно также и во всеобъемлющем знании Того Извечно Всемогущего, для каждой вещи назначается особо присущий ей образ и некая определённая мера. Тот Абсолютно Могущественный, Своим повелением

 كُنْ فَيَكُونُ Будь!” – и оно сбывается” с тем безграничным могуществом и всепронизывающей волей, словно нанесённый на те надписи состав, весьма легко и просто наносит на суть того знания Свою мощь, являющуюся одним из проявлений Его могущества, даёт той вещи внешнее существование, показывает её взорам и даёт прочитать узоры Своей мудрости.

Если всё сущее одновременно не придать Тому Извечно Всемогущему и Знающему Всякую Вещь, тогда тело такой самой маленькой вещи, как муха, нужно будет в особоприсущей ей мере собирать из большинства составляющих элементов этого мира, а вместе с тем такое возможно при условии, что частицы, функционирующие в маленьком тельце той мухи, будут знать секрет её природы и совершенство её сотворённости во всех деталях. Потому что природные и материальные причины явно и по общему подтверждению обладателей разума не могут создавать из ничего. Тогда в любом случае, если они что-то создают, то конечно, путём собирания. Поскольку они должны собирать, то ведь любое живое существо включает в себя образцы большинства элементов и составляющих мира. Словно то существо – некий экстракт, некое семечко вселенной. В таком случае, конечно, семечко – со всего дерева, а живое существо – со всей земной поверхности – нужно собирать, просеивая через самое тонкое сито и взвешивая самыми точными весами. И поскольку природные причины неразумны и безжизненны. У них нет какого-то знания, чтобы составить какой-либо план, список, модель или программу в соответствии с которыми сплавить и слить частицы в некую нематериальную форму, дабы они не рассыпались и не нарушили порядка. Между тем, поскольку образы и виды каждой вещи могут быть бесконечно разнообразны, то становится очевидно, насколько является далёким от вероятного, возможного и разумного, чтобы частицы элементов, которые в одной мере и форме текут подобно сели, среди бесчисленных и бессчётных форм и мер удерживались бы не рассеиваясь, упорядоченно, в виде некой массы друг над другом без всяких мер и шаблонов. И живым существам давалось бы некое гармоничное тело. Конечно тот чьё сердце не ослепло, видит это. Да, основываясь на этой истине, по смыслу такого великого аята (Прим.), как:

   اِنَّ الَّذٖينَ تَدْعُونَ مِنْ دُونِ اللّٰهِ لَنْ يَخْلُقُوا ذُبَابًا وَلَوِ اجْتَمَعُوا لَهُ

Поистине, те, кого вы призываете помимо Аллаха, никогда не создадут и мухи, даже если они объединятся для этог.” (Коран 22:73).

если соберутся вместе все материальные причины, и даже если они будут обладать волей, они не смогут точно собрать тело одной-единственной мухи с её органами. Если и соберут, то не смогут удержать определённой меры того тела. Если даже удержат, то не смогут заставить точно функционировать постоянно обновляемые его частицы, постоянно входящие и трудящиеся в нём. В таком случае, явно, что причины не могут быть хозяевами этим вещам. Значит, их Истинный Хозяин – другой.


Примечание: То есть если соберутся все кого призывают и кому поклоняются помимо Аллаха, то они не создадут и одной мухи.

   Да, у них есть Такой Истинный Хозяин, что по смыслу аята:

  مَا خَلْقُكُمْ وَلَا بَعْثُكُمْ اِلَّا كَنَفْسٍ وَاحِدَةٍ

Ваше сотворение и воскрешение такое же, как и единой души” (Коран 31:28).

всех живых существ на лике Земли Он воскрешает также легко, как одну муху. Одну весну Он создаёт также просто, как один цветок. Потому что Он не нуждается в том, чтобы собирать. Поскольку Он является Обладателем повеления

 كُنْ فَيَكُونُ  Будь!” – и оно сбывается” и каждой весной, за исключением основной материи бесчисленных весенних существ, Он создаёт из ничего их бессчётные качества, состояния и облики; и поскольку в Его знании назначены планы, модели, списки и программы всякой вещи; и поскольку все частицы движутся в кругу Его знания и могущества, то Он, подобно зажиганию спички, с бесконечной лёгкостью создаёт всякую вещь. И никакая вещь не сбивается в своём движении даже на размер частицы. Подобно тому, как планеты являются Его послушным войском, так и частицы тоже становятся некой Его дисциплинированной армией. Поскольку они движутся, опираясь на Его Извечное Могущество и функционируют по правилам Его Извечного Знания, то эти произведения обретают существование в соответствии с тем Могуществом. Иначе принимая во внимание лишь их внешне незначительную суть их значение не уменьшится. С силой связи с тем Могуществом одна муха повергает Намруда. Муравей разрушает дворец Фараона. Подобное пылинке маленькое сосновое семечко поднимает на своих плечах груз громадного соснового дерева. Как мы уже доказывали эту истину во многих темах, подобно тому, как один солдат, будучи связанным посредством своего военного билета с правителем, удостаивается совершения дел, в сотни тысяч раз превышающих его собственные силы, например, берёт в плен какого-либо царя, также и всякая вещь, будучи связанной с тем Извечным Могуществом, может удостоиться чудесного искусства, являющегося в сотни тысяч раз более высоким, чем природные причины.

Вывод. Бесконечные искусность и лёгкость в существовании всякой вещи показывают, что они являются произведениями Одного Извечно Всемогущего, обладающего неким всеобъемлющим знанием. Иначе, не то что обрести существование среди ста тысяч нелепостей, скорее выйдя за пределы вероятного, их появление на свет будет невозможным, и ни одна вещь не обретёт существования, скорее сам приход её в существование станет невозможным. Итак, после этих весьма тонких очень мощных, очень глубоких и явных доказательств, мой нафс, являющийся временным учеником сатаны и доверенным заблудших и философов, замолчал. И слава Аллаху, полностью уверовал. А также сказал:

‒ Да, мне нужен такой Создатель и Творец, Который будет знать самые незначительные желания моего сердца и мои самые тихие мольбы; и как доставляет Он самые скрытые нужды моей души, так и для того, чтобы дать мне вечное счастье, сменит этот огромный мир на мир вечный, и убрав этот мир, установит на его месте мир вечности; и Который, как создаёт муху, создаёт также и небеса; и Который обладает могуществом способным установить на лике небес Солнце, как некий глаз, и в тоже время разместить атом в зрачке моего глаза. Иначе же тот, кто не в силах создать мухи, не может и вмешаться в желание моего сердца, не может услышать мольбы моей души. Тот, кто не создал небес, не может дать мне вечного счастья. В таком случае мой Создатель Тот, Кто и исправляет желания моего сердца, и подобно тому, как в течение часа заполнив небо облаками очищает его, сменит этот мир на вечный и создав Рай, откроет мне его врата и пригласит войти.

Итак, о мои состарившиеся братья, которые подобно моему нафсу в результате невезения потратили часть своей жизни на не имеющие света философские и иностранные науки! Поймите, насколько сильным, насколько истинным, неким образом непоколебимым, неуязвимым и неизменным является святое положение веры, идущее от постоянно повторяемого языком Корана священного повеления

 لَا اِلٰهَ اِلَّاهُوَ  

Нет бога, кроме Него”.

Как рассеивает оно все духовные мраки и исцеляет духовные раны!

* * *