Отзывы

После долгой разлуки.

Наверное уже двадцать семь или двадцать восемь лет прошло, как я не видел Устаза. Хотя мне постоянно хотелось поехать к нему, повидаться и досыта насмотреться на его благословенное лицо, из-за занятости я не смог найти для этого времени. Однако, поскольку он живёт в моём сердце, то духовно мы постоянно вместе. И разве это страстное желание, живущее в сердцах, не могло в какой-то степени найти удовлетворение? Когда мы увидели его и обняли, радость, даруемая его светлым лицом, показала, насколько велико томление физической разлуки.

С тех пор, как мы познакомились с Устазом, прошло сорок лет. В те времена он каждый день приходил в офис и вместе с Акифами, Наимами, Фаридами, Измирли мы часами вели интересные беседы. Устаз, со своим особенным акцентом рассказывал о высоко научных вопросах. Смелость и бесстрашие его речей приводили в волнение и нас. Необычайная, врождённая сообразительность, настоящий Божий дар. Сила и величие его ума проявляет себя в самых сложных вопросах. Постоянно работающая и думающая голова. Он не увлекается цитатами, его путеводитель – только Коран. Который является источником света и ума. Все эти сияния лучатся прямо оттуда. Мнение Устаза полновесно, как мнение муджтахида и имама. Сердце его полно веры, словно у сподвижника Пророка (Мир Ему и Благо). Дух его несёт в себе храбрость Умара. Это верующий, который в двадцатом веке поддерживает в своей душе жизнь “Века Счастья”. Его единственная цель ‒ это вера и Коран.

Основы “Единобожия” и “Веры в Аллаха”, являющиеся самой главной целью Ислама, представляют собой для него и для “Рисале-и Нур” самый важный принцип. Если бы он жил в “Век Счастья”, во время первого мусульманского образования, Досточтимый Пророк доверил бы ему разбить идолов в Каабе. До такой степени он враг многобожия и идолопоклонства.

Его жизнь длинна, почти целый век проведённый в борьбе, ради того, чтобы поселить в сердцах истины веры и Корана. Жизнь, прошедшая в добродетели и храбрости. Это герой, который на поле боя, впереди борцов, в полный рост, с мечом в руке бросается на врага. И это герой, который находясь в плену выступает против вражеского главнокомандующего, и который, стоя на эшафоте, вразумляет его и заставляет задуматься…

Он – патриот, который ни секунды не колеблется, если нужно пожертвовать жизнью ради родины и народа. Он – самый ярый враг смут и беспорядков. Ради пользы народа он терпит всяческие муки и притеснения. Своих угнетателей он даже не проклинает. Тем, кто бросает его в тюрьмы, он желает только исправления и веры. Смерть на пути к цели – для него самая простая вещь.

Его пища – миска похлёбки, стакан воды и кусок хлеба. Его одежда очень проста и бедна. Это подбитая ватой хырка из грубого материала. Бельё он меняет и стирает до того, как оно загрязнится. Он очень следит за чистотой. Бумажных денег он не держит и с собой не носит. В мире нет ничего, что бы называлось его имуществом. Он живёт не для себя, а для общества.

Телосложение его небольшое, но внушает уважение, величественное. Глаза его сияют светом, словно солнце. Взор его царственен. Материально он, наверное, самый бедный человек мира, однако, в мире духовности он – султан.

Страдания восьмидесяти с лишним лет не смогли оставить на его лице ни одной морщины, лишь побелив его волосы. Лицо его светлое. Бороды нет. Он энергичен, как молодой человек. Он мягок и миролюбив. Однако, придя в волнение, становится подобен льву, выпрямляется во весь рост и говорит, как самый великий из царей.

Его самая нелюбимая вещь – это политика. За тридцать пять лет он не взял в руки ни одной газеты. Он оборвал связи с мирскими делами. После вечернего намаза и до обеда он никого не принимает, будучи занят поклонением. Спит Устаз очень мало. Своим ученикам он тоже строго запрещает политику. Число его учеников в стране перевалило за шестьсот тысяч, а может и за миллион. И все они – наилучшие сыны отечества. Многие из них учатся на разных факультетах различных Университетов, изучая точные науки. Нет такого ученика Нура, который бы не был самым добродетельным и усердным среди своих товарищей. Не было ни одного случая, чтобы хоть один из этих сотен тысяч учеников “Рисале-и Нур”, находящихся во всех уголках страны, где-то, каким-то образом нарушил общественный порядок. “Ученик Нура” – это естественный блюститель порядка и дисциплины страны. Он – духовный сторож безопасности.

Я спросил (Устаза), был ли он обеспокоен чем-либо после поездки в Стамбул.

— Мне причиняют страдания лишь только опасности, которым подвергается Ислам. Раньше опасности приходили извне, поэтому противостоять им было легко. Сейчас же угроза возникла изнутри. Червь попал внутрь тела. Так что теперь противостоять сложнее. Боюсь, что общество не устоит… потому что оно не замечает врага. Самого большого недруга, рвущего жизненные артерии и пьющего кровь, оно считает другом. Если проницательность общества настолько ослепла, то крепость веры (имана) в опасности. Так что, это единственное, от чего я страдаю. Иначе, у меня даже нет времени думать о трудностях и тяготах, которым подвергаюсь я сам. Ах, если бы мне выпали в тысячу раз большие трудности, но будущее крепости веры было благополучным!

— Разве сотни тысяч учеников, исполненных верой не вселяют в вас надежду и утешение?

— Да, я совершенно не отчаиваюсь… «Мир переживает большой духовный кризис. Болезнь, чума, эпидемия родившаяся в западном обществе и сотрясающая духовные основы, постепенно распространяется по земле. Как выстоит против этой заразы исламское общество? С прогнившими, зловонными и пустыми методами Запада или со свежими и здравыми основами веры исламского общества? Я вижу, что “большие люди” пребывают в беспечности. Гнилые опоры неверия не смогут удержать на себе крепость веры. Поэтому я все свои усилия направил только на укрепление веры.

“Рисале-и Нур” не понимают. Или не хотят понимать. Меня считают неким учителем медресе, увязшим в болоте схоластики. Я занимался всеми точными науками, современными знаниями и философией. В этих областях я решил самые глубокие вопросы. И даже написал по ним некоторые работы. Однако, я не знаю таких игр логики и не прислушиваюсь к разным философским махинациям. Я воспеваю духовную жизнь общества, совесть и веру. Тружусь только над основами единобожия и веры, установленными Кораном… ведь они являются главной опорой исламского общества. Когда эта опора сотрясётся, общества не станет.

Мне говорят: “Что ты пристал к тем-то?” Но я не замечаю того, передо мной пылает ужасный пожар… языки пламени его достают до небес, в нём горят мои дети, горит моя вера. Я бегу тушить тот пожар, спасти свою веру. Если кто-то по пути захотел поставить мне подножку, и моя нога споткнулась о него, разве это имеет значения?! Какое значение имеет это мелкое происшествие перед лицом того страшного пожара?! Узкие мысли, узкие взгляды…

Может меня принимают за эгоиста, думающего о собственном спасении? На пути спасения веры общества я пожертвовал и этим миром, и миром вечным. За всю свою восьмидесятилетнюю с лишним жизнь я не попробовал ничего, что называется мирским наслаждением. Вся моя жизнь прошла на полях сражений, в темницах плена или в тюрьмах и судах родины. Не осталось страданий, которые бы я не испытал, и мук, которых я не видел. В военных трибуналах со мной обращались, как с преступником; словно бродягу меня отправляли в ссылки из края в край. В тюрьмах месяцами я был отрезан от общения. Много раз был отравлен. Меня подвергали всевозможным оскорблениям. Бывало время, когда я тысячекратно больше предпочитал смерть, чем жизнь. Если бы моя религия не запрещала мне самоубийство, то, наверное, Саид сегодня уже давно бы сгнил под землёй.

Моё естество не переносит оскорблений и унижений. Исламское достоинство и храбрость сурово запрещают мне пребывать в таком состоянии. Попадая в такое положение, кто бы ни был передо мной, хоть самый деспотичный тиран или самый кровожадный вражеский полководец, всеравно, унижаться не стану. Его деспотичностью и кровожадностью ударю ему в лицо. Хоть бросай меня в тюрьму, хоть тащи на виселицу, не важно. А точно так всё и было. Всё это я видел. Если бы сердце и совесть того кровожадного командира ещё несколько минут могли терпеть то зло, то сегодня Саид был бы повешен и присоединился бы к группе невинных.

Итак, вся моя жизнь прошла в таких тяготах и трудностях, горестях и бедах. На пути веры, счастья и благополучия общества я пожертвовал собой и своим миром. Я всё простил. И даже не проклинаю их. Потому что благодаря этому, “Рисале-и Нур” по крайней мере для нескольких сотен тысяч или нескольких миллионов человек (я точно не знаю, так говорят. Афьёнский прокурор сказал пятьсот тысяч, может и больше) стал средством спасения их веры. Умерев, я бы спас только себя. Однако, оставаясь в этом мире и терпя тяготы и трудности, я послужил спасению веры стольких человек. Да вознесётся бесконечная хвала Аллаху!

Также, на пути здоровья веры общества, я пожертвовал и своим Иным миром. В моих глазах нет ни стремления к Раю, ни страха перед Адом. Во имя веры общества – и не двадцати пяти миллионного турецкого общества, а несколько сот миллионного всего исламского общества – пусть будет принесён в жертву не один Саид, а тысяча Саидов. Если Коран останется на земле без общины, то я не хочу и Рая, он для меня тоже будет тюрьмой. Если же увижу, что с верой нашего народа всё благополучно, то буду рад даже гореть в пламени Ада. Потому что, не взирая на горящее пламенем тело, моё сердце будет цвести подобно розовому саду.»

Устаз пришёл в волнение. Он уже словно вулкан, извергающий лаву. Его сердце подобно взволнованному морю. Словно величественный шум водопада он задевал до самых глубин души. Он очень разгорячился. Словно некий оратор, стоящий на народной трибуне, не желая останавливаться он продолжает свою речь. Но я почувствовал, что он устал. “Сменю-ка я эту волнительную тему”, – подумал я и спросил:

— Не трудно вам было в суде?

………………………………………………………………………………………

— У учёных, занятых правоведением, я хочу спросить, есть ли в законах такая статья, которая бы запрещала быть сторонником обучения религии и того, чтобы наши женщины, наши уважаемые сёстры сохранили в кругу Ислама свою честь и целомудрие? И почему такой оборот, как: “Истина, пришедшая на сердце”, – приводится в качестве доказательства умысла, направленного на обеспечение личного влияния?

Встреча с Устазом очень затянулась. Прошло много времени, прежде чем я попросил позволения уйти.

1952г.      

Эшреф Эдиб

* * *