Приложение к Шестнадцатому Письму

  بِاسْمِهٖ وَ اِنْ مِنْ شَىْءٍ اِلَّا يُسَبِّحُ بِحَمْدِهٖ

Во имя Аллаха! “…Нет ничего, что не прославляло бы Его хвалой…” (Коран, 17:44).

Мирские люди, испугавшись безо всяких причин такого, как я, бессильного и одинокого человека, вообразив, что я обладаю силой тысяч людей, наложили на меня множество ограничений. Не позволили мне даже на одну-две ночи остаться в одном предместье Барлы – местечке Бадра и на одной из гор в её окрестностях. Я слышал, что они говорят: «Саид обладает силой, соразмерной силе пятидесяти тысяч воинов и потому мы не оставим его без наблюдения» .

Я же говорю: О несчастные мирские люди! Вы все свои силы отдаёте этому миру, так почему же даже своё мирское дело не знаете? Рассуждаете, как сумасшедшие. Если ваш страх связан со мной, то не то, что сила пятидесяти тысяч человек, скорее один человек может сделать в пятьдесят раз больше дел чем я. То есть может встать в дверях моей комнаты и сказать: “Не выйдешь”.

Если же вы боитесь моих принципов, моего призыва принадлежащего Корану и духовной силы веры, то не пятьдесят тысяч человек, ошибаетесь! В отношении принципа у меня есть сила пятидесяти миллионов, да будет вам это известно! Потому что с силой Мудрого Корана я преподал урок всей Европе, в которую входят и ваши безбожники. Всеми сияниями света веры, распространёнными мною, я до основания разбил прочные крепости их точных наук и того, что они называют природой. Их самых больших неверующих философов я опустил ниже животных. Если соберётся вся Европа и с ней все безбожники, то, по воле Всевышнего, они не смогут убедить меня отказаться даже от одного маленького пункта моего принципа, не смогут меня победить!..

Поскольку это так, и потому как я в ваш бренный мир не вмешиваюсь, то и вы не вмешивайтесь в мой вечный мир! Если и вмешаетесь, то бесполезно.

Богом предопределённое, руками не отвратить

Свет, зажжённый Аллахом, губами не задуть.

Неким исключительным образом, чрезмерно возомнив обо мне, мирские люди словно боятся меня. Они впадают в разные подозрения, воображая во мне признаки вещей, которых нет, и даже если бы они и были, то не представляют собой политические преступления и повод для обвинений, а именно: они подозревают меня как основателя тариката, как известную личность и главу знатного рода. А также подозревают во влиятельности, многочисленности последователей, встречах с земляками, связях с событиями этого мира, даже в связях с политикой и в оппозиционности. В то время, когда обсуждается вопрос об амнистии даже тех, кого, по их мнению, простить не возможно, меня лишили практически всего.

У одного плохого и тленного человека есть одна такая красивая и вечная фраза:

Пусть у насилия есть пушки, пули и крепости;

У справедливости ж есть рука несгибаемая и лицо, не отвернётся которое.

Я же говорю:

Пусть у мирских людей есть власть, величие и сила;

Но со светом Корана у его служителя

Есть знание не сбиваемое и слово не молчащее,

Есть сердце безошибочное и свет неугасимый.

Многие мои друзья и один, надзирающий за мной начальник, постоянно меня спрашивают: “Почему ты не обращаешься за амнистией? Не подаёшь заявление?”

Ответ. Не обращаюсь и не могу обратиться по пяти-шести причинам:

Первая. Я ведь не вмешивался в дела мирских людей, чтобы быть им подвластным и к ним обращаться. Я подвластен Божественному предопределению, перед Ним у меня есть проступки, к нему я и обращаюсь.

Вторая. Я уверовал и явно познал, что этот мир представляет собой некую быстро изменяющуюся гостиницу. Значит это не истинная родина, и всякое место такое же, как и любое другое. Раз на родине я навсегда не останусь, то попусту туда стремиться и ехать толку нет. Поскольку каждое место – гостиница, если тебе благоприятствует милость её Хозяина, то каждый тебе будет другом и любое место будет по душе. Если же не благоприятствует, то любое место сердцу в тягость, и все вокруг – враги.

Третья. Обращаться можно в рамках закона. Однако действия, которые за эти шесть лет были предприняты против меня, являются незаконным произволом. Со мной не обращались так, как положено обращаться со ссыльными. На меня смотрели, как на лишённого не только всех гражданских прав, но даже прав на этот мир. Так что обращаться в рамках закона к тем, кто действует незаконно – бессмысленно.

Четвёртая. В этом году местный начальник от моего имени обращался с просьбой о том, чтобы мне для смены обстановки разрешили несколько дней пожить в местечке Бадра, расположенном в двух шагах от Барлы. Не разрешили. Как же можно обращаться к тем, кто на такую мою незначительную потребность отвечает отказом? Если обратишься, то лишь бессмысленно натерпишься унижений и позора.

Пятая. Призывать к справедливости и обращаться к тем, кто объявляет несправедливость справедливостью, само становится некой несправедливостью, неким неуважением к справедливости. Я такой несправедливости и неуважения к справедливости совершать не желаю и всё!

Шестая причина. Притеснения, которые я претерпел от мирских людей, были причинены мне не из-за политики, потому что те люди и сами знают, что в политику я не вмешиваюсь и остерегаюсь её. Точнее они, осознанно или нет, но, помогая безбожию, мучают меня из-за моей приверженности к религии. А в таком случае, обращаться к ним – значит выражать разочарование в религии и поддерживать принципы безбожия.

И если я к ним обращусь и буду искать у них помощи, то справедливое Божественное предопределение накажет меня их несправедливой рукой. Потому что они давят меня из-за моей приверженности к религии. Предопределение же давит меня из-за недостатков в религиозности и искренности, из-за лицемерия, время от времени проявляемого мной перед этими мирскими людьми. В таком случае избавления от этого давления сейчас для меня нет. Если я обращусь к мирским людям, то предопределение скажет: “О лицемер! Понеси наказание за это обращение”! Если же не обращусь, то мирские люди скажут: “Ты нас не признаешь, оставайся под давлением!”

Седьмая причина. Известно, что обязанностью некого чиновника является препятствование личностям, вредным для общественной жизни, а также помощь тем, кто для неё полезен. Между тем, чиновник, взявший меня под надзор, когда я объяснял некому находящемуся в дверях могилы старику, пришедшему ко мне в гости, одну прекрасную сторону веры, заключенную в словах: لاَ اِلٰهَ اِلاَّ اللّٰهُ «Нет божества, кроме Аллаха.»   словно он поймал меня с поличным – хотя не приходил ко мне длительное время, в тот момент, словно я совершаю какое-то правонарушение, пришёл. Лишил той пользы того искренне слушавшего беднягу и разозлил меня. Между тем здесь в округе были некоторые люди, на которых он внимания не обращал. И после, когда они находились в аморальном виде, отравляющем общественную жизнь села, он принялся их одобрять и поддерживать.

И известно, что находящийся в тюрьме человек, совершивший даже сотню преступлений, может в любое время повидаться с надзирателями, будь то офицер или рядовой. Между тем в течение целого года два важных лица власти, такие, как начальник и ответственный за надзор, проходя мимо моего жилища, ни разу со мной не повидались и даже не спросили обо мне. Поначалу я думал, что они не подходят из враждебности. Затем стало понятно, что из мнительности. Сторонятся меня, будто я их проглочу. Так или иначе, называть властью власть, в которой занимают посты такие люди, затем считать их некой инстанцией и обращаться к ним – неразумно, лишь бессмысленное унижение.

Если бы был “Прежний Саид ”, то он, подобно Антере, сказал бы:

   مَاءُ الْحَيَاةِ بِذِلَّةٍ كَجَهَنَّمَ ۞ وَ جَهَنَّمُ بِالْعِزِّ فَخْرُ مَنْزِلٖى

Вода жизни, если пить её в унижении, становится подобна аду. Ад, в котором пребывать с достоинством – дом которым я горжусь.

“Прежнего Саида” нет, “Новый” же считает, что разговаривать с мирскими людьми бессмысленно. “Пусть их мир проглотит их! Пусть делают что хотят! Будем с ними судиться на Великом Суде” – говорит и умолкает.

Восьмая причина, по которой я к ним не обращаюсь. По правилу “Итог недозволенной любви – безжалостная вражда” – Божественное предопределение, являющееся справедливым, наказывает меня несправедливыми руками мирских людей, к которым я, хотя они этого не достойны, имею склонность. Я же, говоря, что заслужил это наказание и молчу. Потому что, будучи на Мировой Войне командиром добровольческого полка, я два года прилагал усилия и сражался, жертвовал своими ценными учениками, заслужившими одобрения командующего армией и Анвара Паши. Затем получил ранение и попал в плен. Вернувшись из плена, я бросил себя в опасность и в оккупированном англичанами Стамбуле ударил по ним таким своим произведением, как “Шесть шагов”. Помог тем, кто сейчас подверг меня этому мучительному и беспричинному плену. И вот так эти мои друзья воздают мне за ту помощь: за три месяца они заставили меня перенести трудности и горести, которые я в русском плену перенёс за три года.

Между тем, русские, хотя считали меня командиром курдских добровольцев, который безжалостно рубил казаков и пленных, но проводить уроки мне не запрещали. Эти уроки я давал для большей части из девяноста моих товарищей – пленных офицеров. Однажды пришёл русский командир. Послушал. Но, поскольку не знал турецкого, то посчитал это политической лекцией и запретил. Затем разрешил снова. И в том же бараке я приспособил одну комнату под мечеть и исполнял в ней обязанности имама. Ни разу они не вмешались, не запретили мне общение, не оборвали мои связи.

Между тем, эти мои друзья, которые будто являются моими земляками, единоверцами и людьми, для пользы веры которых я стараюсь, безо всяких причин и, зная, что я оборвал все связи с политикой и миром, взяли меня в плен не на три года, а уже на шесть. И, хотя у меня есть удостоверение, запретили проводить уроки, даже мой частный урок в моем доме, и не дают мне вести переписку. И даже, хотя опять же у меня есть удостоверение, запретили мне ходить в мечеть, которую я сам восстановил и в которой четыре года был имамом. А сейчас, чтобы лишить меня и саваба за намаз с общиной, не дают мне быть имамом даже для трёх моих близких братьев по Иному миру, являющихся моей постоянной общиной.

И когда кто-то, хотя я того не желаю, отзовётся обо мне положительно, чиновник, следящий за мной, ревниво злится. Говоря: “Я уничтожу его влияние”, – предпринимает бессовестные действия и для того, чтобы получить поощрение со стороны своего начальства, беспокоит меня.

Итак, кроме Всевышнего, к кому ещё может обратиться человек в таком положении? Если судья сам является обвинителем, то, конечно, ему уже не пожалуешься. Давай, скажи сам, что тут можно поделать? Но что бы ты ни говорил, я скажу: “Среди этих моих друзей есть много лицемеров. Лицемер страшнее неверующего. Поэтому они заставляют меня терпеть то, что не заставляли русские”.

О несчастные! Что я вам такого сделал?! Служу ради спасения вашей веры и для вашего вечного счастья! Значит, моё служение не совершалось искренне, ради Аллаха, и потому результат выходит противоположный. В ответ на него вы при каждом удобном случае причиняете мне боль!.. Конечно, в Судный день мы с вами встретимся!.. Говорю лишь:

  حَسْبُنَا اللّٰهُ وَنِعْمَ الْوَكٖيلُ ۞ نِعْمَ الْمَوْلٰى وَنِعْمَ النَّصٖيرُ 

“…Достаточно нам Аллаха, Он – Прекрасный Доверенный” (Коран, 3:173).  “…Как прекрасен этот Покровитель! Как прекрасен этот Помощник!” (Коран, 8:40).

 اَلْبَاقٖى هُوَ الْبَاقٖى

«(Аллах) Вечный, Он Вечен»

Саид Нурси

* * *