ШЕСТНАДЦАТАЯ НАДЕЖДА. Однажды, во время старости, я вышел после года заключения из Эскишехирской тюрьмы. Меня сослали в город Кастамону. На два-три месяца сделали меня гостем в полицейском участке. Будет понятно, сколько мучений переносит в подобных местах такой человек, как я, живущий отшельником и томящийся от встречи даже с верными друзьями, и который не в силе выдержать смены стиля одежды. Так вот, когда я находился в том отчаянии, вдруг мне на помощь пришла благосклонность Всевышнего. И комиссар, и полицейские того участка стали для меня словно верными друзьями. Также как они ни разу не сказали мне о том, чтобы я надел на голову шляпу, так и, словно моя прислуга, выводили меня на прогулку по городу, когда бы я ни пожелал.

Затем я поселился в Кастамонское “Медресе Нура”, находящееся напротив того участка, начал там писать “Рисале-и Нур”. Такие его героические ученики, как Фейзи, Эмин, Хильми, Садык, Назиф и Салахаддин постоянно занимались в том медресе размножением и распространением этих книг. С ними мы в более блестящем виде проводили ценные научные беседы, чем я это делал со своими учениками в молодости.

Затем наши скрытые враги заронили сомнения насчёт нас среди некоторых чиновников и части самолюбивых мулл и шейхов. Стали причиной того, что в Денизлинской тюрьме – в том “Медресе Юсуфа” – с нами собрались ученики “Рисале-и Нур” из пяти-шести областей. Подробным разъяснением этой “Шестнадцатой Надежды” являются маленькие письма, отправленные мной из Кастамону и вошедшие в приложения, а также записки скрыто отправляемые мною в Денизлинской тюрьме моим находящимся там братьям, а также брошюра, посвящённая защите в суде, они блестяще показывают истину излагаемую в этой “Надежде”. Передавая им подробности, здесь сделаем лишь весьма короткое указание.

Важные и конфиденциальные сборники, особенно брошюры касающиеся Суфьяна и караматов “Рисале-и Нур”, я спрятал под дровами и углём, успокоившись на том, что они распространятся после моей смерти или же когда лица, стоящие во главе, прислушаются к истине и одумаются. Но вдруг сыщики с помощником прокурора нагрянули в моё жилище с обыском. Они вытащили из-под дров те секретные и важные брошюры. И арестовав меня, больного отправили в тюрьму города Испарта. Когда я был очень опечален и страшно огорчён от того вреда, случившегося с “Рисале-и Нур”, нам на помощь поспела благосклонность Всевышнего. Государственные лица, очень нуждающиеся в прочтении тех спрятанных и очень важных брошюр, начали с полными интересом и вниманием их читать, с чем высокие официальные круги превратились в некую школу “Рисале-и Нур”. Желая критиковать, стали одобрять. Даже в городе Денизли очень много официальных и неофициальных лиц прочитали, скрыто напечатанную без нашего ведома, брошюру “Великое Знамение”, укрепили благодаря ей свою веру. Чем свели на нет наши тюремные тяготы.

Затем нас заключили в Денизлинскую тюрьму. Меня в полной изоляции закрыли в зловонную, сырую и холодную камеру. И когда я сотрясался от мучений старости, болезни и переживаний за те страдания, которые получили из-за меня мои невинные друзья, находясь в сильной кручине и тоске из-за конфискации и остановки деятельности “Рисале-и Нур”, вдруг на помощь подоспела благосклонность Всевышнего. Сразу превратив ту большую тюрьму в некую школу “Нура” и подтвердив, что она является неким “Медресе пророка Юсуфа (мир ему)”, алмазными перьями учеников этого “Медресетуз-Зехра” в нём начали множиться книги “Рисале-и Нур”. Даже находясь в тех тяжёлых условиях, один из героев “Нура” за три-четыре месяца переписал более чем в двадцати экземплярах брошюры “Плоды Веры” и “Защита в суде”. Они начали своё победное шествие и в тюрьме, и на воле, с чем обратили наш ущерб от того несчастья в пользу, а тоску – в радость. И ещё раз показали смысл аята:

عَسٰٓى اَنْ تَكْرَهُوا شَيْئًا وَهُوَ خَيْرٌ لَكُمْ

“…Быть может, вам неприятно то, что является благом для вас…” (Коран, 2:216).

Затем, когда мы подверглись сильной критике, основанной на ошибочном и поверхностном протоколе первых экспертов, а также попали под мощную атаку министра просвещения, и против нас было распространено некое заявление, и даже, по некоторым сведениям, делались попытки некоторых из нас казнить, на помощь нам поспела милость Аллаха. Сначала, когда мы ждали суровой критики экспертов Анкары, их положительный рапорт, и даже в отношении тех пяти-десяти ошибок, найденных ими среди пяти сундуков книг, в суде мы доказали, что те пункты, которые они показали ошибочными и имеющими оплошности, наоборот, являются верными истинами, и в тех вопросах, которые они нашли неправильными и ошибочными, они сами допустили оплошность, и в пяти листах их рапорта мы показали пять-десять их ошибок. И когда в ответ на отправленные нами в семь инстанций брошюры “Плоды веры” и “Защита в суде”, а также на все книги “Рисале-и Нур”, отправленные министру юстиции, особенно на их конфиденциальные части и сильные пощёчины, мы ждали суровых распоряжений, их примирительное обращение, подобное очень мягкому и даже утешительному письму, отправленному нам премьер-министром, весьма твёрдо доказало, что истины “Рисале-и Нур” победили этих людей и по-наставнически понудили их прочитать себя, чем превратили те широкие круги в подобие некого медресе, спасли веру многих растерявшихся и впавших в сомнения и дали нам духовную радость и пользу в сто раз большие, чем наши томления.

Затем скрытые враги меня отравили. И герой-шахид “Рисале-и Нур” – покойный Хафиз Али – попал вместо меня в больницу и вместо меня отправился в мир Барзах, чем заставил нас в отчаянии заплакать. Перед этим несчастьем я в горах Кастамону, крича, много раз произнёс: “Братья мои, не давайте коню мясо, а льву траву”. То есть: “Не давайте каждому любую брошюру, дабы потом на нас не было нападок”. Хафиз Али (да смилуется над ним Аллах), находящийся от меня в семи днях пути (если идти пешком), словно услышал это по духовному телефону, в то же время мне написал: “Да, Учитель, карамат “Рисале-и Нур” в том, что он не даёт мясо коню, а траву льву. Наоборот, даёт коню траву, а льву – мясо, и тому храброму как лев мулле дал “Брошюру об искренности”. Через семь дней мы получили его письмо. Подсчитали, и оказалось, что в то же время, когда я кричал в горах, он писал в своём письме эти удивительные слова.

Итак, когда нас терзали смерть такого вот духовного героя “Рисале-и Нур”, а также старания скрытых лицемеров подвести нас своими интригами под наказания, и опасность принуждения меня официальным распоряжением лечь вследствие моего отравления в больницу, вдруг на помощь нам пришла благосклонность Всевышнего. С искренними мольбами моих благословенных братьев опасность яда прошла, и судя по серьёзным признакам, занятие того покойного шахида истинами “Рисале-и Нур” в могиле, и с помощью этих знаний ответ его допрашивающим ангелам; и под покровом сокрытости действенное служение истинам “Рисале-и Нур” вместо него и по его системе денизлинского героя Хасана Фейзи (да смилуется над ним Аллах) и его братьев; и поддержка нашего освобождения из-под стражи даже нашими врагами, по той причине, что посредством “Нура” вдруг исправились заключённые той тюрьмы; и подобно Асхабы Кяхф, превращение учениками “Рисале-и Нур” тех тоскливых камер в некие пещеры тех асхабов и аскетов прежних времён; и с полным воодушевлением старания по переписыванию и распространению “Рисале-и Нур” – всё это подтвердило, что на помощь нам пришла благосклонность Аллаха.

И у меня возникла следующая мысль: поскольку такие великие богословы, как Имам Азам, сидели в тюрьме, и такие велики борцы за веру, как Имам Ахмад ибн Ханбал ради одного лишь пункта Корана вынесли в тюрьме очень много мучений и, не жалуясь, перенося это с полным терпением, в тех вопросах не замолчали. И ещё очень много имамов и учёных, получив намного больше мучений, чем вы, с полным терпением благодарили Всевышнего и не сдавались. То, конечно, вашим долгом является тысячекратно благодарить Аллаха за то, что вы переносите весьма малые трудности, получая очень большой саваб и прибыль иного мира, как пострадавшие ради многочисленных истин Корана. Да, коротко изложим одно проявление Божественной благосклонности в человеческой несправедливости.

Я, в свои двадцать лет, много раз говорил: “Подобно отшельникам прежних времён, ушедшим в пещеры, я тоже в конце своей жизни уйду из общественной жизни людей, подавшись в пещеру какой-нибудь горы”. И во время Первой Мировой Войны, находясь в плену на северо-востоке, я решил, что “После этого проведу свою жизнь в пещерах. Вырвусь из политической и общественной жизни. Хватит уже вмешиваться туда”. И при этих моих словах проявились благосклонность Творца и справедливость предопределения. В намного более лучшем виде, чем моё решение и желание, из сострадания к моей старости, они обратили те воображаемые пещеры в тюрьмы и изоляцию, в одинокие кельи и одиночные камеры. Дали мне намного превосходящие горные пещеры тех отшельников и аскетов учебные заведения пророка Юсуфа и места изоляции, дабы время наше не прошло впустую. Дали и относящуюся к иному миру пользу тех пещер, и героическое служение истинам веры и Корана. И я даже вознамерился после оправдания моих товарищей совершить какой-либо проступок и остаться в тюрьме. Лишь такие одинокие люди, как Хусрев и Фейзи пусть останутся со мной, и чтобы не встречаться с людьми, не тратить время на никчёмные беседы и не проводить его в фальши и тщеславии я по какой-либо причине останусь в одиночной камере. Однако Божественное предопределение и наша доля пищи направили нас в другие места изоляции. По смыслу:

اَلْخَيْرُ فٖى مَا اخْتَارَهُ اللّٰهُ ۞ عَسٰٓى اَنْ تَكْرَهُوا شَيْئًا وَهُوَ خَيْرٌ لَكُمْ

Благо по воле Аллаха”.

“…Быть может вам неприятно то, что является благом для вас…” (Коран, 2:216).

Жалея мою старость и для того, чтобы побудить нас ещё усерднее трудиться в служении вере, вне наших сил и воли нам была дана обязанность в этом третьем медресе Юсуфа (мир ему).

Да, в том, что Божественная благосклонность, жалея мою старость, обратила пещеры моей молодости, не имевшей сильных и скрытых врагов, в одиночные тюремные камеры, есть три мудрости и три важных пользы для служения “Рисале-и Нур”:

Первая мудрость и польза. В эти времена ученикам “Рисале-и Нур” безвредно можно собраться в медресе Юсуфа. И, встретившись, общаться на воле является затратным и сомнительным. Даже для того, чтобы повидаться со мной, некоторые тратили на дорогу сорок лир и, пообщавшись двадцать минут или вообще не встретившись, возвращались обратно. Я, для того чтобы видеть вблизи некоторых братьев, с радостью принимаю тюремные тяготы. Значит, для нас тюрьма – некое благо, некая милость.

Вторая милость и польза. В эти времена служение вере посредством “Рисале-и Нур” возможно через повсеместное объявление и привлечение внимания нуждающихся. Так вот, с нашим арестом к “Рисале-и Нур” привлекается внимание и это становится некой рекламой. Самые упрямые или же нуждающиеся находят его, спасают свою веру, ломается их упрямство, они спасаются от опасности и медресе “Нура” расширяется.

Третья мудрость и польза. Попавшие в тюрьму ученики “Рисале-и Нур” берут урок от состояний, нравов, искренности и самоотверженности друг друга, а вместе с этим они уже не ищут мирских выгод в служении “Нура”.

Да, поскольку в медресе Юсуфа они на многих примерах своими глазами видят, что на каждую трудность и огорчение приходится десять, а то и сто материальных и духовных польз, красивых результатов и обширных и искренних служений вере, то полностью преуспевают в искренности и уже не опускаются до мелкой и частной выгоды.

В этих тюрьмах и камерах для меня есть одна личная тонкость и некое печальное, но приятное положение. А именно:

Точно такое положение я видел в молодости на моей родине в старинных медресе. Потому что в восточных областях довольствие учеников тех старинных традиционных медресе частью поступало извне. А в некоторых медресе готовили внутри. И ещё во многих отношениях они были похожи на эти места изоляции. И я, с некой приятной грустью глядя на эти тюрьмы, мысленно ухожу в те старые и сладкие времена моей молодости, и забываю о своей старости.

* * *